Да только после того хлопка дверью все переменилось. В
далекий рейс уже не так безудержно влекло, и щекотала душу подспудная
мыслишка: ОНА должна прийти, она не может не прийти!
Славка
постоянно вспоминал. Ее звонкий голос, искристый взгляд, ее милую
привычку, увлекшись разговором, пощипывать пальчиками за мочку розового
ушка. Был так истово уверен в их новой встрече, что обновил в
холодильнике запас шампанского, и как-то с утра даже отправился закупать
гостье одежку по современной моде.
В дамских размерах капитан
разбирался не шибко (разве что на ощупь). Но продавец в бутике
здоровенного шопинг центра оказалась, на взгляд, тех же пропорций, и
выбирала по себе. Так что с блузками да джинсами все сложилось. Смутили
разве что платья-мини да кружевное бельишко – рискнет ли прелестница с
запахом вербены такое надеть? А, была не была – и его в сумку метнул.
В
промежутках между хлопотами по дому и пополнением дамского гардеробчика
мотнулся капитан по клубам, но тут как отрезало. Даже после доброго
стакана на здешних наштукатуренных очаровашек с голыми ногами уже как-то
не тянуло. Даже мысль пригласить их оттянуться на ночку в старый дом,
где еще, казалось, витал ЕЕ сказочный аромат – и та казалась
кощунственной.
Так что разговор за коктейлем у стойки сам собой
угасал. Местечковые ляди, летевшие к нему по старой памяти, как бабочки
на огонек свечи, быстро соображали, что тут им теперь не обломится.
Разочарованно отворачивались, да шли искать более веселого и щедрого
клиента, чтоб и наливал за свои, и в койке не дал заскучать.
Пару
раз отправлялся побухать с приятелями, и даже на встречу с
одноклассниками сходил. Но и тут не задалось: наливаться до глаз
хмельным еще по молодости не любил, а разговоры не вдохновляли.
Бабы,
которых знал худенькими девчонками, заматерели, и либо погрязли в делах
домашних, которые ему были совсем не интересны. Либо норовили
выплеснуть на уши свежего человечка поганой бадьей свои житейские
разочарования – все мужики (кроме тебя, Слав, конечно) сволочи, на себя
напялить нечего, и в шкафу места нет. Уныло до скрежета зубовного! А
затюканных мужиков было просто жалко.
Один школьный друг поперся в
бандиты, лет пять пошиковал – ну там девки, дорогие машины, златая цепь
на дубе том. И как-то прямо в кафе веселым вечерком словил на десерт
заряд вязаной картечи в грудь из обреза. Кто-то успел пробиться в
бизнесе, да между бесконечных революций не смог определиться, под какую
крышу встать. И все потерял.
Кто-то горбатился эти годы на дядю, и
копейку за копейкой на хорошую жизнь, машину и дом в банк откладывал. А
банк возьми, да и лопни. Другие дяди с их деньгами уехали за бугор себе
хорошую жизнь строить, или в «неприкасаемой» Раде засели – поди, их
оттуда выковыряй.
Кто-то пересиживал за границей мобилизацию, и
отмывал до блеска посуду в испанских барах, или старательно укладывал
тротуарную плитку на португальских набережных. Другие, как настоящие
патриоты, успели покормить вшей в окопах, и с таким же дураками,
«братьями-славянами», повоевать.
Горели они в огне войны, а твари,
засевшие в обеих столицах, в этот огонь людей, как полешки, подкидывали.
И сидели там, как болваны, под минометными подарочками, пока
отцы-командиры фуры с товаром через линию фронта за взятки гоняли.
Бесконечно длилась и длилась такая война - кому война, кому мама роднАя.
А дома солдатские жены да мамки не знали, на какие шиши детей-внуков
прокормить.
С таких встреч Славка возвращался с больной головой, и
полным расстройством чувств. Было кристальное понимание: на суше,
братцы, повсюду ловить нечего. Хорошо хоть, получку за крайний рейс
успел обналичить в «зелени», пока гордая национальная валюта в тартарары
не покатилась.
Уехать бы, да куда уедешь, если по всей Европе
ровно тот же бардак. И плюнуть некуда, чтобы не попасть прямиком в
злобную рожу «несчастненького» беженца-муслима если не с ножиком, так с
поясом шахида. Да и как ты уедешь, если только обжил новый дом, а в доме
этом – дверь из редкостного мореного дуба. И с замиранием сердца ждешь,
что она вновь заскрипит и откроется, сволочуга эдакая. Непредсказуемая.
Вот
потому Славка все больше вечеров опять стал проводить перед камином.
Когда спадала жара, его чуток растапливал – чисто для красоты и
приятственности, любуясь колдовскими переливами огоньков, пляшущими на
углях, задремывая в любимом кресле. А в сны опять мороком наплывал образ
двери, открывающейся в никуда.
И повторялся этот вязкий сон раз
за разом, неся с собой уже не страх - только подспудно щемящую, сладкую
боль. Теперь капитан и во сне, и в яви понимал, что не предвещает это
надвигающуюся беду. Все беды, бывшие и грядущие, без того окружили тебя
тут, как голодные пираньи в речке Амазонке. Дай слабину, и вцепятся
сразу, жадно – ходить за ними далеко не надо. Пережуют, выплюнут, и не
спросят, как звали.
Был теплый вечер, и опять был сон, и снова в
него ворвался дробный стук. Словно и не спал, Славка метнулся к ТОЙ
САМОЙ двери, и распахнул ее рывком. Терпковатый аромат вербены окутал
жемчужным облаком. Не помня себя от нахлынувшего восторга, кэп подхватил
тоненькую фигурку на руки, откинул вуаль, и принялся покрывать
поцелуями такое лицо, вдруг в одночасье ставшее родным и близким.
От
такой бурной встречи гостья вздрогнула, и инстинктивно попыталась
отпрянуть, выскользнуть из кольца рук. Но затем с прерывистым вздохом
прильнула, прижалась упругой грудью, и коротко ответила на поцелуй,
словно клюнула в губы. Следующий поцелуй был уже долгим – непредставимо
долгим. Только вечность спустя до Славкиного сознания достучался тихий
шепот: «Дверь...закрой же дверь».
Хлопок двери, от которой
явственно тянуло недовольным холодком, отрезал их от всего света.
Разрумянившаяся Лиза подняла с пола улетевшую в суматохе встречи шляпку с
вуалью, и стыдливо улыбнулась: «Мон ами, это было...неожиданно. Но
очень приятно». «Прости, если чем-то обидел, - сделикатничал Славка. – А
только мы оба этого хотели, правда ведь?». Потупленные глаза и
загадочная усмешка Джоконды были ему ответом. И никакого другого он,
пожалуй, не желал.
Затем они вновь пили шампанское, и
разулыбавшаяся девушка вдруг помрачнела. «У нас дома все плохо.
Крестьяне как взбесились – с наших полей урожай собирают. Хотели коней с
конюшни увести. Управляющему пришлось из револьвера палить. Тогда
пообещали усадьбу сжечь. Становой пристав не приехал. Полиция тоже
невесть где. В городе, говорят, стреляют, бродят какие-то пьяные мужики
со зверскими рожами, машут красными флагами. Родители уехали в город, и
пропали. Я осталась совсем одна.
Приехали какие-то агитаторы,
тоже с красными бантами. Говорят, революция – грабь награбленное. Но мы
то при чем – мы же не никого не грабили, отец крестьян не обижал – в его
честь даже село назвали... Все как ты рассказывал, да голод, кровь и
смерть? – как-то совсем уж безнадежно спросила гостья. – Но хоть ты меня
не прогонишь?». «Как же я тебя прогоню, чудо мое, - вздохнул Славка. –
Сядь ко мне».
Они вцепились друг в друга так, словно искали в
объятиях спасения от всего мира. У поцелуев был вкус искристого
шампанского. Потом к нему почему-то добавился привкус крови. Но
отдышаться не было времени. Как-то незаметно они перебрались на диван.
Дрожащими
руками Славка возился с застежками ее платья, и еще каких-то
заковыристых дамских конструкций из ткани, насмехаясь про себя – тоже
мне, герой-любовник. Казалось, прошло не меньше часа, пока вся эта куча
ткани все же упала на пол, и вместе с ней что-то тяжело стукнуло. А
может, и не казалось.
Но он уже не был способен думать ни о чем –
только о бархатистой коже, маленькой груди совершенной формы, с
готовностью подающейся навстречу его рукам, твердеющим под ними сосками,
заветной ложбинке между ног.
Потом он вошел в нее, услышал короткий вскрик. Потом наступило безумие. Он был в ней, и выходил, чтобы снова накрыть ее пересохшие губы своими губами. Он изучал ее тело по пядям, и снова они становились единым целым. Полувздохами-полустонами она...вымолвила? Подумала? «Я сразу поняла – ты мой...только мой».
Сколько
весь этот страстный угар продолжался – неведомо. Отступал и снова
наплывал жаркими волнами. Уснули они тоже вместе, словно ухнули разом в
угольно-черную тьму. И разбудило их только горячее полуденное солнце,
настойчиво пробивающееся через плотные шторы.
Продолжение следует...
Сергей Яновский