- Ты чего сигналишь?! Ты кому сигналишь?! - кричит Дед водителю 18-го троллейбуса, решившему поторопить раненого хромающего бойца на пешеходном переходе. - Там люди за тебя умирают, а ты тут подождать не можешь..?!- Может, у него тормоза отказали, - саркастично предполагает Сенсей.
- Так я ему сейчас гранату под колеса брошу!
Дед - боец батальона “Донбасс”, глава разведгруппы, так и не сказал нам свое настоящее имя. Он вышел из Иловайска через печально известный “гуманитарный коридор”, который оказался засадой, пару дней назад. “В какой именно день? Я не знаю, днями не думаешь, думаешь часами, минутами - сколько еще нужно продержаться”. Родом из Киева, дома его ждут жена и двое дочек. “Я сказал им: “Я же у вас мужчина, офицер, кто, если не я, должен сейчас быть на передовой?”
Дед говорит только по делу, без всяких “а вот это пожалуйста не пишите” и “сейчас я вам расскажу не для прессы”. Имел боевой опыт до Донбасса - несколько командировок в Афганистан.
С Сенсеем они давние товарищи, морпехи. “У нас есть организация общественная - Союз морской пехоты Украины. Мы просили руководство страны - в то время Турчинов был главнокомандующим - о том, чтобы создать добровольческий батальон ветеранов морской пехоты. Безрезультатно. И тут встретили Семена (Семенченко - прим. авт.), его начштаба Филина и подумали: а зачем биться в в закрытые двери, если можно получить оружие и пойти уже воевать?”
Сенсей - майор, командир группы “Купол”. Воевал в Африке. В последнее время учил детей восточным боевым искусствам, до этого занимался раджа-йогой. У него есть своя жизненная философия, которая объясняет и глобальные явления, и частные - даже его ранение, лишившее бойца двух пальцев. “Мою фамилию можете писать, я Дектярев, Виктор Дектярев”. Родился в Якутске, жил в Херсоне, потом - в Ульяновске, потом в Киеве. Родители остались в Ульяновске. Говорит, что до позавчерашнего дня отношения с родственниками в России были нормальными, а позавчера вот рассорился с братом на политической почве.
- Ну, если Россия с Украиной помирятся, то и мы помиримся. Я сказал своим племянникам, которые служат в ульяновском ВДВ, что если я их здесь увижу - пристрелю. Пусть пишут рапорта и уходят со службы.
- А их отправляют в Украину?
- Да нет, это я так, на всякий случай.
Жена Сенсея ждет ребенка, который должен родиться в декабре. Это будет его четвертый ребенок.
К нам в редакцию бойцы приехали поздним вечером во вторник. Еще не оглашены списки погибших под Иловайском добровольцев и не названо их точное количество. Разнятся данные по пленным - их от полусотни до сотни человек.
Сенсей объясняет, почему они пошли воевать.
- В первую очередь - чтобы передать свой боевой опыт молодым бойцам. Понимаете, мы же морские пехотинцы - штурмовики, работаем со всеми стихиями: землей, водой, воздухом, огнем. А милицейские батальоны - это патрульно-постовая служба. Так что мы привнесли в работу батальона много такого, чего там не было: штурмовые атаки, разведку... Да от одного факта, что в “Донбассе” появились морпехи (наша группа “Купол”) - “сепараты” начали сдаваться.
Как брали Попасную
Сенсей: Вот представьте себе, четыре человека поехали брать блокпост. Мы, наш товарищ, ныне уже покойный - Монгол, и еще один замкомбата - поехали просто на машине, показали пример. Взяли блокпост вчетвером. Потом я десантировался, Дед пошел за подмогой. Семен дал нам еще 22 человека. Героически прошли 1400 метров до следующего блокпоста. Взяли его. Дед говорит мне “Сенсей, не заигрывайся!” Но мы уже почувствовали, что можем идти дальше. Пошли и взяли Попасную.
Дед: Взяли окраины, по крайней мере. Зашли в Попасную.
Сенсей: Мы врагов пугнули просто. Начали кричать в рации: 20 морпехов заходит справа…
Дед: Первый взвод морской пехоты занять позицию слева, окопаться! Второй взвод морской пехоты, пулеметчики сверху, снайперов контролируем, “зеленку” зачищаем! А сами сидим вчетвером и переглядываемся.
Дед с Сенсеем показывают, как именно они переглядывались: втягивают головы в плечи, хулигански друг другу подмигивают, сдерживают смех, а потом все-таки начинают хохотать.
Сенсей: Это чисто фарт. Хамство и армейская наглость.
Иловайск. 10 августа
Расскажите, пожалуйста, как так все получилось в Иловайске.
Сенсей: До Иловайска было слишком много побед. Славянск, Артемовск, Попасная - все это вызвало эйфорию у батальонов, внушило им, что они такие крутые штурмовики, дальше некуда, осталось только зайти в город - и все сдадутся, как было раньше.
Я сейчас скажу то, что не говорил еще нигде. Очень вредит делу самоуверенность представителей батальонов добровольческих. Я не буду говорить о “Донбассе”, я говорю о других батальонах. Когда 10-го августа заходили первый раз в Иловайск, один командир кричал: “Да мы просто зайдем туда, возьмем город, все зачистим и оставим проход, чтобы сепаратисты за ночь вышли”. Я ему: “Как можно оставлять проход, может же в город зайти подмога к сепаратистам?! Надо закрывать!” Но там собрались люди, которые себя очень умными считали.
То есть выход стал входом?
Сенсей: Да. Вообще нельзя сказать, что виноват, там, командир Иванов или замначальника Петров, или еще кто-то. Виноваты все. Артиллеристы отстрелялись и думают, что уже дело сделано. А они бомбили одно место, когда “сепараты” были в другом. Потому что разведка их точки не нашла. И подставила нас.
Дед: Было заметно, что разведку вообще не провели.
А кто ее должен был провести?
Дед: Минобороны. Они должны были провести разведку, потом - провести артподготовку. Получилось, что артподготовку они проводили вслепую. Хотя артиллерия очень точно работала иногда - им бы дать нормальные разведданные, и они бы блокпосты как следует “погасили”. Может, тогда бы все чуть по-другому было…
Вообще мы заходили в Иловайск несколько раз, это я вам рассказываю о второй или третьей попытке. А во время первой мы обнаружили, что не все смежные батальоны, которые должны были каждый свое направление прикрывать, присутствуют на своих местах. Кто-то пришел, но не в том количестве, в котором должен был. “Азов”, к примеру, пришел не всем составом - их было человек 30.
Справа нас должен был прикрывать “Правый сектор”. Сенсей ушел вправо, чтобы осмотреться, и обнаружил, что там никого нет, кроме разведывательно-диверсионной группы противника.
Сенсей: И их корректировщика огня.
Дед: Получилось, что наши фланги оказались чистыми. И батальон ушел в отрыв.
Сенсей: Словом, зайти в Иловайск тогда не получилось. Мы отошли к авиадуку, где должны были ждать выхода наших разведчиков-наблюдателей. Обнаружили, что та точка заминирована. И что там засада. Они открыли огонь, уничтожили наше транспортное средство. Чтоб вы понимали, мы ездим на передовую на обычных автобусах, в том числе - на школьных. Смеемся, что скоро будем ездить на троллейбусах.
То есть тогда, 10 августа, операция провалилась, потому что не было прикрытия флангов?
Сенсей: Да, флангов не было, и мы приняли решение прикрывать правый фланг и координировать работу по радиостанции. Я очень сильно переживал за двоих своих разведчиков, которые должны были выйти на засаду. Они хорошие, но не очень были подготовленные люди. Не служившие в армии, вся их подготовка - месяц занятий в Новых Петровцах. То есть, у них не было ничего, кроме высокого боевого духа. Они не понимали, что происходит, как надо идти, как прикрываться от снайперов…
Сенсей показывает, как нужно держать автомат: на уровне горла, чтобы снайпер не попал, а потом, как автомат держат новобранцы - на уровне живота.
Переживал я, конечно, не зря. Первый парень, который был из нашей группы, конечно, упал замертво. Его изрешетили. Он был мертвый, до такой степени мертвый… Потом его сепары прибили к щиту деревянному - это разведка через какое-то время доложила.
Какие были потери в тот день?
В нашем подразделении было четверо “двухсотых” и семеро раненых. Если бы мы не закрыли правый фланг, то уже в тот день батальон имел бы огромные потери.
Меня ранили уже фактически в ближнем бою. Я видел, как катилась граната. Ничего не оставалось делать, кроме как закрыться руками. Основной удар приняли на себя пулемет и противоосколочные очки.
Еще у нас была очень неприятная история с вертолетами, которые не хотели нас везти в госпиталь, раненых, потому что у них не было распоряжения. Ждали часа четыре. Чуть до драки с ними не дошло. Засранцы, что скажешь. В итоге командующий по Нацгвардии выделил свой вертолет, спасибо ему.
Со мной в вертолете летело еще трое раненых. Операционный стол был приготовлен под меня, как командира. Я сказал: не лягу на этот стол, пока не прооперируете всех моих солдат. Цена такого решения - два пальца, они были уже черные, пришить их было уже нельзя. Еще два я сказал пришить, мол, приживутся, у меня генетика хорошая. Кисть разорвана, раздолбана. Я специально прошу ее заматывать, чтобы людей не пугать.
Смерть воина
Вот я вас слушаю и думаю, как вообще там выживают ребята, у которых вся подготовка - это две недели тренировок в Новых Петровцах?
Сенсей: Расскажу вам историю, которую рассказывали ребятам из резерва перед тем, как идти на войну. Поймите, говорю, мало того, что вас там снайпер может подстрелить - ранение в голову, мгновенная смерть героя, все хорошо и красиво. Но бывали случаи, когда при обстреле минометами или АГС людям в касках и бронежилетах калечило руки и ноги. И их не могли найти, потому что нет радиостанций. Друзья отступили, потому что противник давит, а раненые остались лежать где-то на поле боя, в кустах, непонятно где.
Ползти они не могут, потому что не могут снять бронежилеты. Ничего не могут сделать. И тут вечером налетают комарики и кусают их всю ночь. А они и сделать ничего не могут, понимаете? Ничего. Комарики напились, утро настало, они улетели, вроде хорошо, вроде облегчение, но тут летят мухи. И мухи кусают раны открытые, и через час появляются черви. И эти черви начинают кушать живую плоть. А потом солнце поднимается все выше и выше. А человек пухнет и раздувается, а жара 40 градусов была вот недавно. Я спрашиваю у ребят молодых, добровольцев: вы такой смерти хотите? И, знаете, многие, подумав, сказали, что не хотят идти на войну.
И это не плохо, это нормально. Они сберегли свои жизни для чего-то другого. Если ты не готов умереть такой смертью - не иди воевать.
У Деда звонит телефон. Он слушает, что говорят в трубку, переспрашивает: “Каратели?”, громко смеется. Кладет трубку и говорит, обращаясь к Сенсею:
- Ну вот, мы с тобой уже звезды российского ТВ. Они нарезали наше вчерашнее интервью и показали, что мы, мол, два карателя…
Видно, что и Деда, и Сенсея эта новость очень забавляет.
У вас нет ненависти к противнику?
Сенсей: Конечно, нет. Война - это искусство. Надо уметь убивать и уважать противника.
Мы не позволяем пытать пленных. И убивать их нельзя. Если человек поднял руки - он сдался, все, в него нельзя стрелять. Хочешь его убить - дай ему хотя бы оружие, что ли, чтобы был равный бой.
Об отношениях с российскими военными
Дед: Когда мы в том “мешке” были под Иловайском, окруженные россиянами, так получилось, что мы приняли бой. Достойно. Успели сжечь три российских танка и взять пленных (именно тогда Дед получил множественные осколочные ранения - прим. Авт.). Среди пленных было 6 здоровых и двое раненых, один из них тяжелый. Наши медики первую помощь ему оказали, а дальше, говорят, нужно его везти куда-то, чтобы спасать. В перерыве между боями мы помахали белым флагом, мол, переговоры просим. И отдали россиянам их раненых.
Стоит этот их майор, десантник, смотрит на меня. Я говорю: “Ты чего на меня так смотришь?” Он отвечает: “Да про ваш батальон рассказывают, что вы детей пытаете, женщин”. Я: “Ты что, придурок? Посмотри на меня, похоже, что я пытаю женщин и детей?” Он был шокирован тем, что мы отдали им их раненых.
Вы не обменяли их, просто отдали?
Дед: Да. Смотри. Перед тобой стоит офицер, который имеет честь и достоинство. Да, мы воюем, нет вопросов, сейчас закончим переговоры и будем дальше воевать. Я ему говорю: я могу тебе твоих пленных вернуть. Можешь забирать - прикрываться ими в бою мы все равно не станем, мы настоящие боевые офицеры. И он сразу начинает по-другому на меня смотреть. И налаживается уже контакт, а уже потом можно договариваться о том, чтобы забирать своих раненых и погибших.
Вы говорите - российские военные. Вы уверены в том, что это именно российские военные, они не скрываются, в форме, при погонах?
Дед: Погонов, конечно, не было, но свое происхождение они не скрывали. Там три разные части российские нас брали - мы видели десантников и танкистов.
Я задам вопрос, наверное, странный для военного. Вот вы говорите, у вас есть правила игры, вы офицеры, враги офицеры, вы нормальные ребята, они нормальные ребята, все друг друга уважают, отпускают пленных, отдают раненых. А за что тогда война?
Сенсей: Президент дает команду, Генштаб командует, войска выдвигаются и все.
Я глобально спрашиваю: если все нормальные, зачем убивать друг друга?
Сенсей: Ну, сколько миллионов лет живем на планете, столько друг друга убиваем. Мы этот мир не изменим. Удар в лицо - последний аргумент человечества.
А как вам кажется, кто враг? Сепаратисты? Россияне?
Дед: С местными все неоднозначно, они уже вообще ни за кого, просто хотят, чтобы было тихо. Но их все равно используют пропагандисты в своих целях - “сепары”, Россия…
Но вы встречали идейных сепаратистов?
Дед: Идейных, кажись, нет. В плену они ведь сразу начинают плыть, жаловаться. Один только мне запомнился. Он раньше служил. Говорит, семью вывез в Мариуполь… Я спрашиваю: “А сам чего остался?” Он: “Да денег трохи подзаработать, все-таки 200 гривен в сутки”. И уже по моему лицу понял, что что-то не так сказал.
Сенсей: Ловишь этого сепаратиста, и спрашиваешь: “А ты был за границей?” Он: “Нет”. “А ты видел, какой мир красивый вообще? Зачем ты взял автомат и воюешь, страну свою разбиваешь?”. Вот как этому барану объяснить, что жизнь может быть другая, хорошая?
“Гуманитарный коридор” и засада
Продолжим о выходе из Иловайска. Что получилось с обещанным “гуманитарным коридором”?
Дед: Никакого “зеленого коридора” не было. Российские военные, которых мы взяли в плен, сказали: мы тут уже два дня ждем колонну, которую нужно уничтожить.
Из самого Иловайска мы вышли спокойно. Оттуда у нас была единственная “дорога жизни”, как мы ее называли. Это по полям, по долам, на Многополье. Я так понял, нам предлагали сдать оружие и выйти без оружия. Но начальник штаба, естественно, отказался. И решили делать прорыв по тому же маршруту. Были еще варианты - например, колонну разбить и уходить другими дорогами. Но уже случилось, как случилось, потому что была такая команда. И вот по этой старой сельской дороге мы влетели в “мешочек”. Пару машин успели проскочить, а остальные попали под обстрел. “Сепары” просто как в тире били по нашей колоне из танков и “Градов”.
Это были российские войска, правильно я понимаю?
Дед: Да, там были на тот момент только россияне. Казаки на машинах.
На близкий огневой контакт они не шли, потому что видели, что несут потери. Поэтому решили сравнять нас с землей при помощи артиллерии. Закрепиться нам особо было негде - только пару хлипких домиков, которые сразу развалились.
В общем, позвонили противнику на мобильный, причем, для этого нужно было под обстрелом вылезать на второй этаж одного из зданий. И говорим: хорошо, мол, вы нас накрываете, но учтите, что ваши координаты мы уже передали нашей артиллерии. И они вас тоже накроют, если вы накроете нас. Россияне задумались: помирать им, видимо, не хотелось.
На самом деле, связи с АТО у нас толком не было. Связались тоже за счет личного контакта с артиллерией. А они сказали, что им штаб не разрешает пока открывать огонь.
Получается, когда вы говорили россиянам, что их обстреляет наша артиллерия, вы блефовали?
Где-то так. Плюс провели кое-какое удачное мероприятие, благодаря чем удалось вывести 39 человек из окружения. Подробности рассказывать не могу, вдруг этот способ еще пригодится в будущем.
То есть, вы не расскажете, как вам удалось выйти из окружения?
Нет. Попробуем еще, может, пленных вывести.
Сенсей: Пленных увезли в Донецк.
Их около сотни?
Дед: Около 80. У нас была договоренность с россиянами, что они выделяют машину и собирают наших раненых, а мы по ним в этот момент не стреляем. Обещали передать их в Многополье, но я думаю, что не передали.
А о количестве убитых можете что-то сказать?
Дед: Пока рано говорить. Даже пропавших без вести мы пока не считаем. Некоторые группы еще выходят, которые пешком сами отдельно от колонны пошли. Расстояние-то неблизкое. И непонятно, кто где выйдет, и не напорется ли на врага. Вообще меня очень напрягло, когда нам сказали, что обстрелы возможны даже по Запорожской области.
Просто информация очень разная, кто-то говорит о сотнях, кто-то - о десятках погибших.
Сенсей: Погибло очень много людей. Не десятки, сотни. А сколько сломленных душ… Не каждый может вытерпеть такое. Пройдут годы - а травма останется. Это будут скандалы, драки, алкогольные запои…
Дед: Мы с Сенсеем обсуждали - иногда такое ощущение, что добровольческие батальоны - как штрафбаты какие-то. Бросают в самую... Все острые моменты, разведка боем - все на нас. Потом уже могут армию подвести. А мы как пушечное мясо.
Отношение военных к параду
Вы упоминали, что ездите на школьном автобусе на передовую. Наверное, вас не очень порадовал парад военной техники на День независимости в Киеве?
Сенсей: Ох, я как выскажусь про этот парад! Вот это оружие, которое в Петровцах месяц красилось, мы его сколько ждали, Дед?
Дед: Так и не дождались.
Сенсей: Не дождались. Минометы нам обещали. Сказали: ну, простите, на парад они должны быть в Киеве покрашенные, а после парада - сразу вам дадим.
И не дали?
Дед: Не дали.
Это кто-то из штаба вам обещал?
Дед: Да много чиновников обещало.
Сенсей: А когда такой чиновник в сторону отойдет, где не будет ни микрофона, ни прослушивающего устройства, то скажет: “Брат, ты ж пойми меня, что я могу сделать, я же ничего не решаю”. Простите, несет меня, хочется крепко выражаться. Были бы мужики с яйцами…
Отступление и аудиенция у президента
Как вам кажется, есть военные предпосылки для отступления сил АТО?
Сенсей: Конечно, нет. Можем наступать хоть сегодня. Люди готовы, сидят и ждут - группами по 20, 30 человек. Дайте оружие и мы будем чудить, лапти полетят.
Но нет команды? Почему, как вы думаете?
Сенсей: Потому что главнокомандующий не дает. Вчера до 2 часов ночи прождали приема у него, так и не дождались. Сегодня снова иду к нему в половине двенадцатого - уже третья попытка попасть на аудиенцию. И если аудиенции снова не будет, то плюну. Унижаться надоело. В бою легко - взял автомат и пошел, свободно и красиво. Возвращаться тяжело. Когда тебе оторвало пальцы, и ты носишь в кармане обезболивающее и успокаивающее - это тоже тяжело.
Это у вас уже не первая война, но она вас сильно изменила?
Сенсей: Я стал, наверное, сентиментальным. Художник, еще один товарищ наш, сказал, что я стал очень добрым. После ранения, после того, как я увидел смерти товарищей, хотелось вообще избавиться от оружия. Совсем. Все, что из оружия у меня было, я раздал. А потом, когда похоронил Монгола, похоронил Рому, всех товарищей похоронил, на меня нахлынула такая контролируемая злость. Захотелось мстить.
Мне кажется, что у вас, воюющих, потерявших столько товарищей в бою, к противнику меньше ненависти, чем у людей, которые следят за развитием ситуации в фейсбуке.
Сенсей: Ненависть не помогает воевать, наоборот - мешает.
Дед: Да, наверное. Я сердитый, да, не вопрос, но не злой. Война должна быть, по моему мнению, профессиональной, как любая работа. И война - это не убийство, это работа военного.
Но у вас же при этом все равно остаются какие-то чувства?
Дед: Это самое главное, чтобы чувства оставались. Как я уже говорил, можно убить противника в бою, но убить пленного, безоружного… Это скотство.
Как вы считаете, стоит вводить военное положение на Донбассе?
Сенсей: Не могу сказать однозначно. У нас есть верховный главнокомандующий, есть его свита. Кто-то за них голосовал. Пусть они решают. От них наши судьбы будут зависеть. А мы, солдаты, пойдем вперед, и все сделаем, как скажут.
Виктория Герасимчук, "Левый берег"