– Это было 28 сентября. У нас, на Песках, вначале была другая задача: провести ротацию спецов. А как раз шла очень серьезная атака. Но поступил другой приказ: срочно в аэропорт. Там, на вышке, оставалось несколько человек Правого Сектора и механизированной 93 бригады спецназа на двух терминалах. Наша задача была зайти туда и не сдать терминалы. Задачу выполнили.
Сколько поехало в аэропорт на помощь?
– Две роты.
А в живых осталось?
– В моем взводе погибло 7 ребят. Со всего отделения выжили я и Алим. Капитан Хардиков, командир нашего БТР, тоже выжил. Но он – с первой роты, с управления. А мы – первый батальон, третья рота, первый взвод, третье отделение, запомнить просто: 13-13. С моей роты, максимум, отделение осталось. Всё! Остальные погибли. И наш товарищ, тоже херсонец, Белый Денис Анатольевич. До сих пор не могут идентификацию ДНК провести. Потому что тела нет, один пепел…
Недавно похоронили Сашку Завирюху в Николаеве, на Казанке. Андрея Горбаля тоже, – две пули в легкое… Я вам скажу так: мало осталось, бата нет. Ребята каждый день гибнут. Очень много трехсотых.
А Вас как ранило?
– Когда из Песков дошли в новый терминал, все были живы. Потом передали, что на старый терминал нужен десант. Там спецов третьего Кировоградского полка спецназа совсем мало оставалось. Помочь нужно было срочно, а со стороны взлетки (взлетной полосы) шла атака танков, градов и артиллерии, со стороны посадки – там еще строение церкви – гранатометы, пулеметы… Нас сразу предупредили, что это “билет в один конец”. Я написал жене эсмс-ку, что люблю. И все, отключил телефон. Думал, это мои последние слова. Оказалось, – нет…
Меня ранило как раз на переходе, между старым и новым терминалами. Из-за угла выехал 72-й танк и, прямой наводкой, сначала по нашему бэту, кумулятивным снарядом (снаряд, который прожигает броню и взрывается внутри), потом по второму бэту, что за нами шел….
Получается, снаряд зашел в мою сторону, прожег ее, а в правой стороне – пламя, зврыв. У нас верхний гранатометный люк вырвало, и пламя закипело. Нескольких ребят сразу разорвало. А нас трое – я, Алим и Хардиков, выбрались через этот люк, ласточкой, вниз головой… Даже не выскочили, а каким-то чудом выпорхнули. А тут их танк – прямо пред нами. Он как раз второй наш БТР подбил. Мы долго не знали, кто из тех парней жив, кто ранен.
Спецы из 93 бригады, молодцы, танк подбили, он загорелся. Мы, под их прикрытием, добежали до старого терминала, бой вели около 9-12 часов. Потом – перемирие, прекратили огонь, чтобы можно было подобрать раненых – и нам, и им. Потом – снова атака. Через два дня, когда штурмовали наш терминал, погиб майор Пивень, гранатой тогда разорвало (потом, посмертно, ему подполковника присвоили). Но терминал не сдали.
А есть ли смысл удерживать аэропорт такой ценой? Там же одни руины…
– Скажу так. Это будет очень печально, если примут решение сдать Донецкий аэропорт. Это будет просто плевок в спину, в душу, тем ребятам, которые оставили там свою жизнь. И народу Украины – сколько там погибло отцов и сыновей? Я надеюсь, что Президент такого не сделает. Потому что Донецкий аэропорт – это уже не объект, а символ. Но если бы был приказ наступать – это была бы совсем другая война. Мы бы ее уже закончили быстрее.
Как Вас вывезли?
– Наши рации погорели, телефон выручил. Смогли дозвониться в Краматорск, сообщили о ситуации. С терминала нас вывезли. А дальше, в госпиталь, эвакуировать не было возможности. Вертушки были готовы, ждали приказа, но его не было, потому что велся очень сильный огонь. У нас в это время было перемирие, а гасили нас – со всех сторон. И вертушку легко могли подбить. Спасибо волонтерам. Они нас вывозили с секретной точки (куда раненых и погибших из аэропорта и его окрестностей доставляют) до Красноармейска своими машинами, обычными. Под Градами.
Сколько у Вас осколков вытащили?
– Десять. Еще три остались в руке. Сказали, что когда они вверх подойдут, тогда уже их магнитом вытянут.
Как же Вы бой вели?!
– Как вам объяснить. У тебя есть задача и нужно ее выполнять. Я – наводчик ПКМН (пулемет Калашникова модифицированный). И ранен ты, не ранен, надо жить, вести огонь и думать хладнокровно. Когда ты попадаешь в эту сферу, ты понимаешь, что самое главное – оставаться хладнокровным, даже если ты увидел кровь, и как гибнут твои товарищи. Прежде всего, надо выполнять свою задачу. Без этого – не выиграть бой и войну. И мне, вообще-то, еще повезло. Ребятам со второго БТР тяжелее пришлось. У каждого по 200-300 осколков, и в лица позаходили, и пальцы поотрывало...
У меня в пулемете разорвало короб, попросил паренька со спецов и Алимчика (слава Богу, жив остался), чтобы поменяли его. И все, вел бой на своей позиции. Потом нога подкосила, начало отдавать в правую сторону, плюс, после кумулятива, в голове был такой “вертолет”... Доктор подбежал, спросил: “А чего это ты весь в мозгах?” Я уже подумал, что это мои мозги, а то – ребят моих… Доктор разрезал мне все, начал проверять. Осколки горячими были, раны сразу запеклись, поэтому крови немного потерял. Доктор сначала хотел осколки вытащить, но потом посмотрел, как глубоко зашли, сказал, что нужна операция, по-любому. Переживал, что кусок в лопатке застрял. Но обошлось, повезло. Сделал мне потом уколы и все, и дальше бой.
Война сильно меняет?
– Да, сильно. Скажу за себя и своих ребят. Там теперь тоже – моя семья. Но не надо ставить между ними знак равенства. Семья, которая находится здесь – жена, дети, и семья, которая находится там – это действительно две семьи, но их сравнивать никогда нельзя.
Жена и ребенок,– это самое дорогое, что у тебя есть. Но душа рвется туда, обратно. Пусть там и пули, и Град, но там остались твои ребята. С которыми ты копал, спал, воевал, которые прикрывали тебе спину. И оставить их там, не помочь – совесть не позволяет. Вот как-то так.
Честно, это я уже немного отошел от всего этого. А когда сразу приехал... Тот Игорь, что был тогда, и тот, что сейчас с вами разговаривает – это уже два разных человека. Я тогда еще сам не верил, что остался цел, а мои ребята погибли. А тут, смотрю на эту бюрократию и не могу понять – а нужны ли мы, действительно, там? Если тут никому не нужен? Понимаете, на войне главное – не бросать своих. А в Минобороне, когда вместо тела только пепел остается, ребят считают не погибшими, а пропавшими без вести. А это – ничего: ни почета, ни похорон, ни помощи семье. И еще, мы официально, не являемся участниками боевых действий. Потому что у нас АТО. А войны – нет.
P.S. А в конце разговора Игорь Швед попросил сказать отдельно спасибо летчикам из в/в 4067, всем экипажам и командиру, и ребятам из 79-й Николаевской отдельной аэромобильной бригады – спасибо за спасенные ими жизни. И вечная слава воинам, погибшим в зоне АТО…
"Вгору"